Художник Кость Лавро «Ночь перед Рождеством"
— Так ты, кум, еще не был у дьяка в новой хате? — говорил козак Чуб, выходя из дверей своей избы, сухощавому, высокому, в коротком тулупе, мужику с обросшею бородою, показывавшею, что уже более двух недель не прикасался к ней обломок косы, которым обыкновенно мужики бреют свою бороду за неимением бритвы. — Там теперь будет добрая попойка! — продолжал Чуб, осклабив при этом свое лицо. — Как бы только нам не опоздать .
Оксана отдвигая несколько подалее от себя зеркало, вскрикнула «Нет, хороша я! Ах, как хороша! Чудо! Какую радость принесу я тому, кого буду женою! Как будет любоваться мною мой муж! Он не вспомнит себя. Он зацелует меня насмерть»
Солоха думала долго, куда спрятать такого плотного гостя; наконец выбрала самый большой мешок с углем; уголь высыпала в кадку, и дюжий голова влез с усами, с головою и с капелюхами в мешок.
Дьяк вошел, покряхтывая и потирая руки, и рассказал, что у него не был никто и что он сердечно рад этому случаю погулятьнемного у нее и не испугался метели. Тут он подошел к ней ближе, кашлянул, усмехнулся, дотронулся своими длинными пальцами ее обнаженной полной руки и произнес с таким видом, в котором выказывалось и лукавство, и самодовольствие:— А что это у вас, великолепная Солоха? — И, сказавши это, отскочил он несколько назад.
Чудно блещет месяц! Трудно рассказать, как хорошо потолкаться в такую ночь между кучею хохочущих и поющих девушек и между парубками, готовыми на все шутки и выдумки, какие может только внушить весело смеющаяся ночь. Под плотным кожухом тепло; от мороза еще живее горят щеки; а на шалости сам лукавый подталкивает сзади .
Кузнец не без робости отворил дверь и увидел Пацюка, сидевшего на полу по-турецки... Тут заметил Вакула, что ни галушек, ни кадушки перед ним не было; но вместо того на полу стояли две деревянные миски: одна была наполнена варениками, другая сметаною. Мысли его и глаза невольно устремились на эти кушанья. «Посмотрим, — говорил он сам себе, — как будет есть Пацюк вареники. Наклоняться он, верно, не захочет, чтобы хлебать, как галушки, да и нельзя: нужно вареник сперва обмакнуть в сметану».
Только что он успел это подумать, Пацюк разинул рот, поглядел на вареники и еще сильнее разинул рот. В это время вареник выплеснул из миски, шлепнул в сметану, перевернулся на другую сторону, подскочил вверх и как раз попал ему в рот .
Тут выдернули они наскоро из плетня палки, положили на них мешок и понесли на плечах.
— Куда ж мы понесем его? в шинок? — спросил дорогою ткач.
— Оно бы и я так думал, чтобы в шинок; но ведь проклятая жидовка не поверит, подумает еще, что где-нибудь украли; к тому же я только что из шинка. Мы отнесем его в мою хату. Нам никто не помешает: жинки нет дома.
— Боже ты мой, что за украшение! — вскрикнул он радостно, ухватив башмаки. — Ваше царское величество! Что ж, когда башмаки такие на ногах, и в них чаятельно, ваше благородие, ходите и на лед ковзаться, какие ж должны быть самые ножки? думаю, по малой мере из чистого сахара.
Государыня, которая точно имела самые стройные и прелестные ножки, не могла не улыбнуться, слыша такой комплимент из уст простодушного кузнеца, который в своем запорожском платье мог почесться красавцем, несмотря на смуглое лицо.
…и вдруг заблестел перед ним Петербург весь в огне. (Тогда была по какому-то случаю иллюминация.)
— Погляди, какие я тебе принес черевики! — сказал Вакула, — те самые, которые носит царица.
—— Нет! нет! мне не нужно черевиков! — говорила она, махая руками и не сводя с него очей, — я и без черевиков... — Далее она не договорила и покраснела.
Кузнец подошел ближе, взял ее за руку; красавица и очи потупила. Еще никогда не была она так чудно хороша. Восхищенный кузнец тихо поцеловал ее, и лицо ее пуще загорелось, и она стала еще лучше.
Нечистая сила пока еще легко помещается в казацком кармане...
Кость Лавро родился в 1961 на одном из «гоголевских» хуторов близ Диканьки. Карандаш в руки взял еще совсем маленьким - очень уже ему нравились черно-белые иллюстрации «Украинских народных сказок». Оттуда с большим рвением срисовывались волчища-братища и лисички-сестрички («Вот хорошо было бы, если бы мои книжки тоже у кого-то пробудили любовь к этому делу, а затем, гляди, и новый талант вырастет», - мечтает художник сегодня). Однажды отец показал рисунки сына учительнице, которая и помогла Косте подготовиться к поступлению в Республиканскую художественную школу. А потом были армия, институт и работа на должности художественного редактора, в журнале «Барвинок», «Днепр» (много иллюстраций к книжкам разных авторов), и сотрудничество в журнале «Подсолнух».
Латунный месяц с юным озорством
Со звёздами играет в переглядки.
Как тихо ночью перед Рождеством,
Но, кажется, уже слышны колядки
И парубков веселый громкий смех.
На небе месяц дрогнул… Усмехаясь,
Проказник чёрт, невидимый для всех,
Схватил светило, дуя и кривляясь:
– Фу! Жгучий до чего! – и серп в карман.
Метель завыла. Сумрак непроглядный.
Ругнулся Чуб, что к дьяку на стакан
Был зван намедни:
– Чтоб тебе неладно!
Но всё ж пошёл... А зеркальцу, шутя,
Оксана молвит с восхищеньем:
– Глянь-ка,
Как хороша я!
Чубово дитя слыло дивчиной первой на Диканьке.
Поворотилась: – Ах! – и обмерла:
Во весь проём двери – кузнец Вакула.
И как же горячи его слова!
Румянец заиграл зарей на скулах…
– Люблю тебя, Оксана! Нет милей!
И только на тебе хочу жениться!
– Тогда достань, чтоб стала я твоей,
Мне черевички матушки царицы!
Сказала и с подружками гурьбой
Беспечно убежала на колядки.
Вакула от насмешек сам не свой
Рванулся прочь из хаты без оглядки.
Солоха между тем, принарядясь
И брови насурьмив, в цветастой шали
Горилкой с чёртом чокалась, смеясь.
В дверь стукнули…
– Кого несёт?
– Не ждали?
В снегу, как дед Мороз – пан Голова…
Чертяка – прыг в мешок и боком к стенке.
Пан чарочку успел едва-едва
Глотнуть и протянуть ладонь к коленке…
Молитвенно пропел в окошко дьяк:
– Солоха, открывай!
– Куда деваться?
– В мешок, пан Голова! (Вот жирный хряк!)
Заходьте, дьякон, будем разговляться!
Потом и дьяк нашел приют в мешке,
И старый Чуб, Оксаны строгий батька.
Ай, да Солоха! Каждый на крючке!
Вакула–сын мешки те разом хвать-ка,
И на мороз, гуртом! Каков силач!
Лишь тот, где сжался гость из преисподней,
Решил открыть…. Хвостатый мигом вскачь,
Да усмирён был волею Господней:
Вакула осенил его крестом.
– А чем чертёнок мне не Сивка-Бурка?
И оседлав рогатого верхом,
На нём добрался вмиг до Петербурга,
Посты минуя, прямо во дворец.
– Ох, красота-то! – парубок дивится.
Всё ярь да бакан… – онемел кузнец,
Снял шапку и упал у ног царицы.
– Да, не велите, матушка, казнить!
Изрёк Вакула, сердцем замирая.
– Но черевички, что на Вас, носить
Достойны ножки ангелов из рая.
– Я в людях простодушие ценю, –
Смеясь, царица молвит благосклонно.
– А башмаки… несут уже, дарю!
Надеюсь, что по сердцу дар мой скромный?
Рождественская ночь… и в облаках
Летит обратно, пыжится рогатый,
Несёт Вакулу…
Царский дар впотьмах
Каменьями сверкает... Возле хаты
Окончен путь.
– Ступай, чертяка, в ад!
Лозой его, чтоб впредь не появился!
А бабоньки по хутору гудят:
– Кузнец Вакула с горя утопился!
А что Оксана? Не узнать – бледна,
К нарядам и веселью безучастна,
В пропавшего Вакулу влюблена
И слёзы льёт, и без него – несчастна!
Тут он с подарком прямо на порог:
– Отдайте, батько Чуб, свою Оксану.
– Вакула, ты живой… помилуй, бог!
Согласна, дочь? Перечить я не стану.
– Вот черевички – царской красоты, –
Кузнец ей протянул, в душе ликуя.
– Не черевики мне нужны, а ты!
– Да, отвернитесь, тато, пусть целует!
Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа.*Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты. Еще ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат; месяц один только заглядывал в них украдкою, как бы вызывая принаряживавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий снег. Тут через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошел тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле.
Валерий Кожин «Солоха и чёрт»
Повесть Николая Васильевича Гоголя «Ночь перед Рождеством» (1832 г.), из сборника «Вечера на хуторе близ Диканьки», пожалуй, самая рождественская, самая сказочная история для всего православного мира, символ праздника .
За всю свою историю книга издавалась, наверное, сотни раз. Здесь мы собрали самые замечательные иллюстрации к этой повести, которые придают ей неповторимый, волшебный колорит. 🙂
Иллюстрация Ольги Ионайтис
Иллюстрации Александра Кузьмина (2011)
Спереди совершенно немец: узенькая, беспрестанно вертевшаяся и нюхавшая все, что ни попадалось, мордочка оканчивалась, как и у наших свиней, кругленьким пятачком, ноги были так тонки, что если бы такие имел яресковский голова, то он переломал бы их в первом козачке. Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды; только разве по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец и не губернский стряпчий, а просто чёрт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей. Завтра же, с первыми колоколами к заутрене, побежит он без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу.
Иллюстрация Анатолия Тимофеевича Зверева, 1955 г.
Павел Петрович Соколов-Скаля
А. Лаптев — Солоха и черт, 1959 г.
…Пацюк разинул рот, поглядел на вареники и еще сильнее разинул рот. В это время вареник выплеснул из миски, шлепнул в сметану, перевернулся на другую сторону, подскочил вверх и как раз попал ему в рот. Пацюк съел и снова разинул рот, и вареник таким же порядком отправился снова. На себя только принимал он труд жевать и проглатывать.
Валерий Кожин
Иллюстрации Г.А.В. Траугот, Детская литература, 1986 г.
Чудно блещет месяц! Трудно рассказать, как хорошо потолкаться в такую ночь между кучею хохочущих и поющих девушек и между парубками, готовыми на все шутки и выдумки, какие может только внушить весело смеющаяся ночь. Под плотным кожухом тепло; от мороза еще живее горят щеки; а на шалости сам лукавый подталкивает сзади…
Автор неизвестен
Иллюстрации Ольги Ионайтис. Издательство «Росмэн», год издания 2009
Художник-иллюстратор Кость Лавро (Украина)
Парубки гуртом провозгласили, что лучшей девки и не было ещё никогда, да и не будет никогда на селе. Оксана знала и слышала всё, что про неё говорили, и была капризна, как красавица… Парубки гонялись за нею толпами, но, потерявши терпение, оставляли и обращались к другим, не так избалованным.
Иллюстрация М. Родионова, 1952 г.
Харитон Платонов «Оксана», 1888 г.
Иллюстрации разных художников
Иллюстрация В. Маковского — Голова у Солохи, 1877 г.
На смену последнему дню перед Рождеством приходит ясная морозная ночь. Дивчины и парубки ещё не вышли колядовать, и никто не видел, как из трубы одной хаты пошёл дым и поднялась ведьма на метле. Она чёрным пятнышком мелькает в небе, набирая звёзды в рукав, а навстречу ей летит чёрт, которому «последняя ночь осталась шататься по белому свету».
Иллюстрации Ольги Ионайтис. Издательство "Росмэн", год издания 2009
Укравши месяц, чёрт прячет его в карман, предполагая, что наступившая тьма удержит дома богатого козака Чуба, приглашённого к дьяку на кутю, и ненавистный чёрту кузнец Вакула (нарисовавший на церковной стене картину Страшного суда и посрамляемого чёрта) не осмелится прийти к Чубовой дочери Оксане.
Покуда черт строит ведьме куры, вышедший из хаты Чуб с кумом не решаются, пойти ль к дьячку, где за варенухой соберётся приятное общество, или ввиду такой темноты вернуться домой, — и уходят, оставив в доме красавицу Оксану, принаряжавшуюся перед зеркалом, за чем и застаёт её Вакула.
Суровая красавица насмехается над ним, ничуть не тронутая его нежными речами. Раздосадованный кузнец идёт отпирать дверь, в которую стучит сбившийся с дороги и утративший кума Чуб, решив по случаю поднятой чёртом метели вернуться домой.
Однако голос кузнеца наводит его на мысль, что он попал не в свою хату (а в похожую, хромого Левченка, к молодой жене коего, вероятно, и пришёл кузнец), Чуб меняет голос, и сердитый Вакула, надавав тычков, выгоняет его. Побитый Чуб, разочтя, что из собственного дома кузнец, стало быть, ушёл, отправляется к его матери, Солохе. Солоха же, бывшая ведьмою, вернулась из своего путешествия, а с нею прилетел и чёрт, обронив в трубе месяц.
Стало светло, метель утихла, и толпы колядующих высыпали на улицы. Девушки прибегают к Оксане, и, заметив на одной из них новые расшитые золотом черевички, Оксана заявляет, что выйдет замуж за Вакулу, если тот принесёт ей черевички, «которые носит царица».
Меж тем чёрта, разнежившегося у Солохи, спугивает голова, не пошедший к дьяку на кутю. Чёрт проворно залезает в один из мешков, оставленных среди хаты кузнецом, но в другой приходится вскоре полезть и голове, поскольку к Солохе стучится дьяк.
Нахваливая достоинства несравненной Солохи, дьяк вынужден залезть в третий мешок, поскольку является Чуб. Впрочем, и Чуб полезает туда же, избегая встречи с вернувшимся Вакулой. Покуда Солоха объясняется на огороде с пришедшим вослед козаком Свербыгузом, Вакула уносит мешки, брошенные посреди хаты, и, опечаленный размолвкой с Оксаною, не замечает их тяжести.
Вакула приходит к запорожцу Пузатому Пацюку, который, как поговаривают, «немного сродни чёрту». Застав хозяина за поеданием галушек, а затем и вареников, кои сами лезли Пацюку в рот, Вакула робко спрашивает дороги к чёрту, полагаясь на его помощь в своём несчастье. Получив туманный ответ, что чёрт у него за плечами, Вакула бежит от лезущего ему в рот скоромного вареника.
Предвкушая лёгкую добычу, чёрт выскакивает из мешка и, сев на шею кузнеца, сулит ему этой же ночью Оксану. Хитрый кузнец, ухватив чёрта за хвост и перекрестив его, становится хозяином положения и велит черту везти себя «в Петембург, прямо к царице».
Художник-иллюстратор Кость Лавро (Украина)
Найдя о ту пору Кузнецовы мешки, девушки хотят отнести их к Оксане, чтоб посмотреть, что же наколядовал Вакула. Они идут за санками, а Чубов кум, призвав в подмогу ткача, волочит один из мешков в свою хату. Там за неясное, но соблазнительное содержимое мешка происходит драка с кумовой женой. В мешке же оказываются Чуб и дьяк. Когда же Чуб, вернувшись домой, во втором мешке находит голову, его расположенность к Солохе сильно уменьшается.
Кузнец, прискакав в Петербург, является к запорожцам, проезжавшим осенью через Диканьку, и, прижав в кармане чёрта, добивается, чтоб его взяли на приём к царице. Дивясь роскоши дворца и чудной живописи по стенам, кузнец оказывается перед царицею, и, когда спрашивает она запорожцев, приехавших просить за свою Сечь, «чего же хотите вы?», кузнец просит у ней царских её башмачков. Тронутая таковым простодушием, Екатерина обращает внимание на этот пассаж стоящего поодаль Фонвизина, а Вакуле дарит башмачки, получив кои он почитает за благо отправиться восвояси.
В селе в это время диканьские бабы посередь улицы спорят, каким именно образом наложил на себя руки Вакула, и дошедшие об том слухи смущают Оксану, она плохо спит ночь, а не найдя поутру в церкви набожного кузнеца, готова плакать. Кузнец же попросту проспал заутреню и обедню, а пробудившись, вынимает из сундука новые шапку и пояс и отправляется к Чубу свататься. Чуб, уязвлённый вероломством Солохи, но прельщённый подарками, отвечает согласием. Ему вторит и вошедшая Оксана, готовая выйти за кузнеца «и без черевиков». Обзаведшись семьёй, Вакула расписал свою хату красками, а в церкви намалевал чёрта, да «такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо».
